Когда разговариваешь с людьми о Rammstein, то, вне зависимости от того, любят они группу или нет, всегда сходишься на одном: на вашем саунде. И каждый, даже если ему эта музыка и не интересна, скажет: «Саунд просто дьявольский». Так как же оно выглядит – это «раммштайновское звучание»?

(раздумывая над вопросом): Ну, да простое оно это звучание, …да, именно простое. Моей главной идеей в самом начале создания группы стало моё желание делать чисто немецкий саунд. Оно возникло из моего личного опыта, когда я ещё до Rammstein играл в других группах, где мы попросту пытались копировать американскую музыку. В наше время люди часто задумываются: «Немецкое? Что же это значит – типично немецкое?» Немцам никода не были присущи утончённые музыкальные композиции. Им подавай «раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…». Не важно, возьмёшь ли ты, например, Вагнера, или немецкую духовую или даже просто народную музыку: немецкая музыка всегда основывалась на чётком ритме. И это как раз то, что мы и возрождаем сейчас в Rammstein: очень строгий, прямой бит. Это основа основ. Затем мы соединяем его с каким-нибудь довольно простым риффом и заправляем всё это здоровой порцией мрачной, зловещей атмосферы. У музыки Rammstein есть эта… тёмная сторона, прямо как в Звёздных Войнах, которая мне очень нравится. Она даёт такой эффект, мимо которого нельзя пройти. Просто бросаешь все дела, садишься и слушаешь. Эта музыка прочно западает тебе в душу.

Таким образом, у тебя уже с самого начала была определённая идея, как должна звучать музыка Rammstein. Что же насчёт её непосредственного исполнения?

Усилитель, электрогитары, эффекты – это лишь вспомогательные средства, инструменты твоего внутреннего Я. У тебя есть свой отличительный характер, ты любишь определённые вещи, так что, основываясь на всём этом, ты и начинаешь искать свой собственный саунд. За что я всегда любил мой усилок Rectifier, так это за эту мощь, за этот драйв! Ни один другой усилитель в мире с ним не сравнится. У него есть и отличные басы и звучание получается очень насыщенным. Такого я никогда не мог добиться с усилителями другой марки. Конечно, и у Marshall есть этот панково-насыщенный саунд, но в тяжести и этакой злости он во многом проигрывает. Но так как Rectifier сам по себе медленноват, то мы пытались добавить ему живости при помощи преампа PSA-1. С помощью него можно добиться подходящей скорости. Вот так и возникает «раммштайновское звучание».

Таким образом, у вас на сцене стоят сразу и предусилитель и Rectifier.

Да, Пауль, второй гитарист, использует SansAmp, а я Rectifier.

Значит, вы не всегда играете одно и тоже?

Нет. Моя гитара любит иногда любит пореветь так, как ей взбредёт.

Может быть, у тебя есть какие-нибудь советы по использованию усилителя?

Ну, всё дело заключается в том, каким образом с ним обращаться, даже скорее, как с ним «общаться». Если у тебя самого в душе звучит действительно интересная музыка, тогда она обязательно найдёт выход так, как тебе этого захочется. Ведь твои пальцы здесь не причём, всё зависит от твоего сердца. Rectifier это прекрасный инструмент для передачи твоей внутренней музыки во внешний мир. Счастливый, жизнерадостный человек вряд ли бы смог когда-нибудь изобрести те риффы, которые сочинил я. Твоя музыка должна соответствовать твоему характеру.

Вроде как «тёмная сторона личности» и всё такое?

Да, что-то вроде того. Я чувствую, что моё сердце открыто больше тёмной стороне Силы, чем светлой. Наверное, во мне больше Зла.

Ну, тогда ты нашёл подходящий инструмент, чтобы это выразить. Видимо, Зло находится у тебя где-то в области правой руки.

И в моей левой тоже! Но, конечно, правая для того стиля, в котором играю я, очень важна.

Может быть, ты где-нибудь специально для этого тренировался, развивал свою технику игры?

Пикассо однажды очень точно заметил, что он годами экспериментировал над своей техникой живописи, лишь для того, чтобы затем вновь прийти к тому, как рисует ребёнок. Это очень хорошее замечание и для гитары. Иногда просто необходимо забыть то, чему ты всю жизнь учился. Я провёл четыре года в музыкальной школе, где учился играть на джазгитаре – так в то время называлась электрогитара. Да, я научился тому, как же всё-таки правильно играть на гитаре, но сразу же по окончании школы я успешно забыл всё, чему меня учили. Потому что это полная чушь. Это действительно так. Потом ты попросту не можешь выйти за рамки той схемы, которой тебя научили. Но ведь в той области музыки, в которой работаю я – поп-рок-музыка – это лишь мешает тебе. Здесь же всё больше зависит от эмоций и…

Интуиции?

Ну, да, в большей или меньшей степени. Хотя, конечно, уже тот факт, что я много работаю с компьютером, меня ограничивает. Но это важный элемент в создании риффа. Я всегда слышу со стороны: «да ведь у вас вся музыка зарифована» или «да вы ведь вживую никогда и не сочиняете». Я могу вам на это ответить только то, что все альбомы сочинялись вживую. Конечно, и использование компьютера для нас важно, мы часто прибегаем к различного рода эффектам, трюкам. К примеру, гитарную часть «Links 2-3-4» я проигрывал по 24 раза. Такого я никогда раньше не делал. Но мой день рожденье выпадает на 24-ое июня 1967 года, поэтому-то я и хотел обязательно записать гитарную дорожку 24 раза (смеётся). Обычно я удваиваю гитару по меньшей мере 4 раза. С помощью этого достигается необходимая массивность звука. А также, что очень важно: обычно все играют в C-тональности, я тоже. Однако проблема в том, что гитары, к сожалению, на это мало рассчитаны, поэтому постоянно возникают ужасные проблемы с настройкой. Либо приходится просто играть на баритон-гитаре, которая, может быть, выглядит не так впечатляюще, зато по-другому звучит.

Ты в С-тональности тоже играешь на толстых струнах?

Толщина струн это ещё одна проблема! Конечно, лучше, когда ты играешь на толстых струнах, вот я сейчас играл, по-моему, на 0.54. Это действительно сильно помогает. Но проблема в том, что с ними ты не можешь добиться необходимой скорости игры, поэтому быстрые риффы выходят не такими чистыми, как хотелось бы. Когда просто берёшь аккорд, то всё ещё нормально, но вот когда захочешь сыграть «кузнечика», тогда и начинаются настоящие проблемы.

Кстати, здесь сразу же возникает вопрос о твоей именной модели гитары. RZK-1 рассчитана на самонастройку?

Не слишком, но всё-таки да. Но полного контроля за звуком она мне обещать всё равно не может. Хотя это, конечно, очень важно, ведь тогда не приходится всё время в студии убивать на настройку.

Когда RZK-1 появилась в апреле на музыкальной ярмарке во Франкфурте, все как с цепи сорвались. Ты, наверное, мог бы целый день подписывать автографы.

Самое интересное то, что где-то год после падения стены я был на этой ярмарке, но ещё в роли зрителя, и попросту влюбился в одну гитару. Ну, все уже знают эти истории, когда музыканту в душу западает какая-нибудь особенная гитара и всё в этом роде. Тогда я раз пять-шесть ходил кругами вокруг этой выставки, только чтобы никто не подумал, будто я хочу её украсть. Это была гитара марки ESP. Тогда я купил её, и она до сих пор со мной. С тех пор я играю на ESP.

На выставке в этом году все, наоборот, толпились вокруг тебя.

(смеётся). Да, наконец-то и на моей улице праздник!

Почему твоя гитара выглядит именно так, а не иначе?

Знаете почему? (стучит по своему ноутбуку). Вот поэтому. Я всегда считал, что этот Mac-style выглядит очень круто. А ведь вначале у меня была совсем другая идея. Я хотел себе обгорелую гитару, чтобы она подходила к шоу. Поэтому я позвонил в фирму ESP и сказал: «Послушайте, всё очень просто. Вы лакируете гитару вместе с сажей, а потом ещё и кладёте её в печь». Они были просто в шоке и сказали, что такого они сделать не смогут. Я сказал: «Ну почему же? Просто засовываете её в печь, а потом ещё раз лакируете, и тогда она будет выглядеть, как после большого пожара». Я обязательно хотел именно мой «обожжённый» вариант, но они, к сожалению, так с этим и не справились. Тогда я и решился на сегодняшний платиновый дизайн. Хотя, конечно, было бы интересно, если бы такие гитары «с пылу с жару», как говорится, поступили в продажу.

Ты, должно быть, очень горд тем, что ты как фанат ESP-гитар, да и как известный музыкант выступаешь на ярмарке, а люди просто разносят на части выставочный зал, ведь ты второй по счёту немец, кто получает в награду эксклюзивную модель от ESP.

Кто был первым?

Карл Ханзен (группы Gamma Ray, Helloween), но он получил её в Японии, да ещё и по памяти своих бывших «Хеллуиновских» связей. Но именно в Германии ты первый. За что тебе такая привелегия – наряду с этими Хетфилдом со товарищи?

Ну, не знаю даже. Я так, к примеру, себя звездой не считаю, для этого я слишком приземлённый человек. Я годами играл на моделях, которые сам под себя и изменял. По большей части я использовал KH-4 (модель Kirk Hammert-4 от ESP), да и сейчас тоже частенько на ней играю.

Как получились такие отличительные внешние признаки твоей гитары? Ведь форма её действительно необычна.

ESP сначала думал, что мне должнен подойти Gibson, потому что эта модель у них лучше всего раскупается. Но это оказалось не совсем так, хотя мне Gibson очень нравятся, да и сами гитары очень круто выглядят. Но мы с моей подругой из Нью-Йорка начали делать наброски, пробовать различные варианты. Этим мы и занимались почти целый год. В таких вещах, как вес гитары, я решил положиться на людей из ESP. Но вот, что касается звука, то я дал им задание: «Мне очень нравится играть на KH-4, потому что очень хороша в регулировании басовых струн, что является очень важной составной частью нашего раммштайновского саунда». Нам нужен бас, но его необходимо контролировать. А эта гитара отлично контролирует басовые струны, даже когда играешь хеви-метал.

Как и ESP 81-Pickup.

Да, точно.

Как развивались твои гитарные пристрастия с годами, что ты, в конце концов, дошёл до RZK-1?

Я вырос на Востоке, а там с инструментами всегда были напряги. Были там такие громадные динозавры, на которых было тяжело играть и которые попросту погано звучали. В то время мне приходилось делать украшения – наряду с музыкой это был мой заработок, ведь на Востоке тогда много было не заработать. Было две возможности: либо ты учишься и можешь заниматься музыкой, либо ты не должен вообще ею заниматься, потому что необходимо было иметь постоянное место работы. Вообщем я впаривал эти украшения людям на улице и одновременно занимался музыкой. Затем я обменял по просто зверскому обменному курсу 15 тысяч восточных марок на 1200 западных и встретился с одним типом в кафе. Я спросил его, не мог ли бы он мне достать нормальную гитару – Stratocaster или что-то в этом роде, тогда это был самый оптимальный вариант. Я ведь тогда как думал: если у тебя есть такая офигенная гитара, тогда тебе и играть-то не надо учиться, - за тебя всё сделает сама гитара. Вобщем, отдал я ему все деньги, хотя даже не знал его. Он, конечно, деньги взял, и два месяца о нём ничего не было слышно. В какой-то момент я сказал себе: так, всё с этим понятно. А ведь 1200 марок ФРГ тогда были очень, очень большие деньги, я заработал их за очень большое время. Но совершенно неожиданно где-то под Рождество, выходя из квартиры, я увидел, что этот Fender Stratocaster стоит у меня прямо перед дверью. Это и была моя первая настоящая гитара. Но, когда я её распаковал и начал играть, я понял, что это всего лишь инструмент и ничего более.

Ну, ESP от твоего тогдашнего Strat`а отличается всё-таки как небо и земля.

После этого я долгое время играл на Telecaster`е, золото-чёрном. Это была очень редкая модель, чудовищно тяжёлая. Когда я сбежал в Западный Берлин, я видел такой золото-чёрный Telecaster у одной берлинской группы Space Cowboys – и подумал, да, неплохая вещь и выглядит довольно внушительно. Поэтому я хотел именно такую, но долго нигде не мог её достать. Потом я раздобыл где-то две модели и встроил в них усилитель. Проблема была в том, что когда я его переключал, басовые струны звучал слишком плохо. Я попробовал играть на других гитарах и обнаружил, что KH-2, на которой я в ту пору играл, вполе прилично их контролирует даже вместе с усилителем.

Этот новый усилитель был Rectifier?

Да, я был одним из первых в Германии, кто его использовал. В то время я побывал на одной выставке, где как раз рекламировали Rectifier. Во всём огромном зале стоял только этот усилитель и толстый парень, который наяривал на гитаре. Я уже за свою жизню перепробовал уйму усилков, но когда я услышал Rectifier, то просто сказал: «Вау!». С тех пор я использую только этот усилитель.

Именно этот Dual Rectifier?

Именно этот. Он, конечно, в игре немного однобокий. Если будешь играть на нём вместе с EMG-Pickup, то большой динамики не получится. Если ты хочешь играть быстрыми риффами и получить мощный саунд, тогда EMG действительно отлично подходит. Но вот, что касается динамичности…

То больше подходит Singlecoils.

Да, с ними приятней работать. Я недавно был в Японии в одном магазине, где как раз играл на Singlecoil`е – гитара очень хорошая и быстрая. Я сейчас пытаюсь пробовать новые вещи. Когда я только начинал, то всегда старался играть так мощно, как только мог. Это было время, когда персональные компьютеры только появились на рынке. Но сейчас я, наоборот, пытаюсь отойти от прежнего стиля игры. Звучание моей гитары уже настолько мощно и плотно, что лучшего теперь вряд ли можно достичь. Сейчас мне даже становится очень тяжело играть вместе с ударными.

Рихард, так сказать, информация из уст профессионала: С какой мощностью вообще допустимо играть?

Ну, я ведь как раз пытаюсь от этого отойти! (смеётся). Будьте осторожны! Оставайтесь теми, кто вы есть на самом деле. Многие люди просто играют на гитаре, не обращая внимание на ритм, без метронома. А как ты уже сказал, правая рука очень важна. Ритм – вот, что действительно важно. Затем уже приходит музыка. Поэтому я могу сказать лишь одно: играйте вместе с метрономом или электронными ударными, потому что, когда вы потом попробуете поиграть с кем-нибудь вживую, то получится просто такая какофония! Я в своё время очень много играл вместе с компьютерными ударными.

Теперь мы уже знаем об особенностях твоего стиля игры. Есть какие-нибудь ещё приёмы, чтобы достичь такого плотного звучания?

Есть, конечно, ещё пара трюков с усилителем. Недавно я стал очень усиленно интересоваться гитарным кабелем. Я никогда и не думал, что есть какие-нибудь различия! Я сам этому очень удивился и после долгих испытаний остановился на кабеле немецкой фирмы Sommer. Также очень важный фактор это микрофон – очень, очень важный. Мы как-то раз взяли такой микрофон, который не подходил для записи гитары, M 149 от Neumann. Это микрофон с большой мембраной, его хорошо использовать для записи оркестра или вокала. Значит, поставили мы его и тут же начались ужасные проблемы, потому что мы, оказывается, воткнули не туда один адаптер. Да к тому же усилитель нельзя сильно сделать тише во время записи. Но это именно тот микрофон, которым я пользуюсь уже годами. Мы пытались ставить возле гитары шесть-семь микрофонов, я пробовал приноровиться к такому звуку, но всё равно возвращался к Neumann. В моём соло-проекте я пытаюсь создать новое звучание, и поэтому использую ещё один вспомогательный микрофон от Royer, чтобы привнести в музыку новые особенности. А именно этот Royer и позволяет получить глубокий, насыщенный саунд, который мы часто слышим у американских исполнителей. Такая связка из двух микрофонов – очень интересный вариант. Вобщем, микрофон – очень важная вещь. А вторая по важности – преамп на микрофоне.

У тебя есть здесь свои фавориты?

Есть три таких, которые я по большей части использую: это API, к нему идёт Millenium, а затем VintecX81 от Neve, сделанный на заказ. Обычный микрофон от Neve мы тоже пару раз использовали, но я хотел именно свой, поэтому пришлось ждать целых шесть месяцев. Я стараюсь в этой цепи использовать не только дисторшн. То есть дело вот в чём: если у меня уже включён преамп, то зачем использовать ещё и дисторшеновый усилитель? Короче говоря, преамп на микрофоне тоже очень важен.

Подожди-ка минутку, я запишу. Значит так, твоя цепь такая: гитара RZK-1 подключается через шнур от Sommer к усилителю Dual Rectifier. А запись ведётся с помощью микрофона Neumann и одного из трёх микрофонных преампов. Затем всё это загоняется в компьютер. Кстати, что происходит в компьютере?

Да ничего особенного.

Если, конечно, ты добиваешься хорошего сигнала в компьютере…

Точно. Честно говоря, такое получается не всегда. Если ты не очень хорош на гитаре, тогда звучание получается ни к чёрту. Но, к счастью, (стучит три раза по столу) в последнее время я не так уж и плох. Разве что иногда необходимо кое-что подкорректировать. Да и в сжатии звука вроде бы всё нормально, потому что Rectifier хорош. Я как раз сейчас провожу маленький эксперимент, сравнивая мой старый Rectifier и новый Soldano. С Soldano ты сразу слышишь в каких местах лажаешь, в каких гитара плохо настроена, вобщем безжалостно честный усилитель. Это очень неплохая связка из двух усилителей, потому что Rectifier уже сам по себе очень мощный усилок. А если ещё и играешь гитарную партию по шесть раз, тогда уж точно добиваешься нужной компрессии.

Гитары уже в компьютере, компрессию мы получили, теперь необходимо вплотную работать с ударными.

У меня очень особый способ работы с нашим ударником. Я всегда пытаюсь, чтобы гитары звучали немного позади бита.

Почти как рэгги.

Вообще-то я ненавижу рэгги! Хотя, может быть, это такой вид любви-ненависти. Я всегда пытаюсь держаться позади ударного бита и позволяю ударнику вести. Здесь мы с AC/DC, где гитары ведут, расходимся. У нас на первом плане барабаны.

Тебе нужно побольше слушать рэгги.

(смеётся) Может быть да.

Как раз, исходя из твоего высказывания, рэгги-то тебе должно нравиться.

Проблема рэгги в том, что это очень жизнерадостная музыка. Во всяком случае, я так считаю. Мне больше нравятся Ministry, Nine Inch Nails и System Of А Down. Редко случается такое, что меня вдохновляет новая группа. Пару месяцев назад в Нью-Йорке я очень часто слушал радио – K-Rock – они гоняют много хороших вещей. И вдруг передали эту песню SOAD «B.Y.O.B» («Выпивку на вечеринку приносите с собой»). И я подумал: «Блин, это ещё что?». Я сделал погромче и понял, что припев там офигенный.

Хотя поначалу песня кажется довольно странной.

Просто супер!

Да, действительно, хорошая вещь.

Мы с этими ребятами были в турне по Америке. А так как Паулю нужно было, к сожалению, срочно уехать в Германию, мы с Дароном (Малакином, гитаристом из System of Down) вместе отыграли два концерта. Он просто надел на себя куртку Пауля и вышел на сцену.

Он просто так смог играть с тобой без подготовки?

Ну, я показал ему пару наших песен, мы немного поджемовали вместе, и всё пошло-поехало.

А Пауль-то ещё с вами?

(смеётся). Да, Rammstein ещё с давних пор существует именно в этом составе.

Как вы оба, кстати, на протяжении лет совместной работы, развивали свою технику игры и аранжировку? Ведь вы много играете в унисон…

Да, мы часто играем вместе. Этот унисон и является как раз одним из тех элементов, из которых состоит раммштайновское звучание. Хотя, если посмотреть с другой стороны, это сущее наказание.

Потому что своё эго трудно унять?

Самые большие эгоисты в группе это, конечно, гитаристы, а они тут должны не только распределять между собой работу, но ещё и играть в унисон. Но самое смешное то, что мы как люди просто совершенно отличаемся друг от друга. Пауль – это такой человек… в общем, у него больше роль весёлого парня и играет тоже мощно, хотя, если захочет, будет играть и потяжелее, это за ним не станется. Но вместе мы представляем тёмную сторону Силы (смеётся).

На какой гитаре играет сейчас Пауль?

Недавно он решился на Les Paul, что, конечно, по причине того, что она его тёзка, было лишь вопросом времени.

А преамп?

В студии мы оба играем на Rectifier и редко используем преамп. Хотя на концерте всё немного иначе.

Каким образом влияет на ваш саунд ваш продюсер Якоб Хельнер?

Якоб – из тех продюсеров, которые могут помочь тебе раскрыться полностью, показать, на что ты способен. И поэтому он довольно сильно влияет на то, каким образом я играю. Он всегда пытается помочь мне, вызывая у меня различные образы, ассоциации. К примеру, недавно в репетиционной он сказал мне: «Представь, что сейчас ты выступаешь перед 80-тью тысячами человек». Он заставил всю группу встать вокруг меня, танцевать, хлопать в ладоши и кричать: «Yeah! Yeah!». Просто невероятно, как он впечатлил меня этим образом. Когда ты видишь перед собой 80-ти тысячную толпу, танцующую и кричащую вокруг, то начинаешь играть совсем по-другому! Просто безумие! Вот на что он способен. Он очень хороший психолог. Якоб является для меня очень, очень важной частью Rammstein. Он ведь не только хорошо работает над гитарным звучанием, но и ещё над вокалом Тилля и над ударными. Якоб сам просто растворяется в музыке и слышит то, чего я не слышу. Каждый раз он проделывает чертовски хорошую работу.

Ты как-то раз в интервью сказал, что в создании песни он принимает участие примерно на 30 процентов.

Якоб заходит в студию, прослушивает песню и не говорит: «Попробуйте-ка вот это или то». Но он говорит нам, может ли вообще сработать эта песня или нет. Он очень хорош в деталях, о которых даже не размышляешь особо, думаешь, что это так, второстепенные вещи. Такие как: А каким медиатором ты играешь? Или: Какие тарелки на ударных ты используешь? В общем, именно те мелочи, которые как раз и определяют общее звучание. К примеру, плохой медиатор может вообще угробить песню, или недостаточно раскрыть её. Так что эти 30 процентов очень важны, ведь ещё и надо направлять всю группу, иначе мы бы так до второго пришествия со всеми участниками не справились.

Значит, он ещё и своего рода тренер.

Точно. Его опыт был важен для меня. Когда я раньше записывал свои демоверсии дома с собственным усилителем, я играл более плотно и быстро, чем потом в студии с нормальным усилком. У Якоба была раньше та же проблема с Clawfinger. Они тогда, конечно, благородно поступили: взяли и отказались вообще от усилителя, оставили только преамп. Но у меня, в отличие от них, всегда были свои предпочтения, мне всегда нравился дисторшн. Когда я сейчас делаю свои демо, то всегда работаю с усилителем. Поэтому я у себя дома оборудовал специальную кабинку с очень толстыми стенами, перетащил туда гитару с усилком и записываю там свои демоверсии, как раз с таким звуком, который мне и нужен.

Все эти изменения от предыдущих трёх альбомов можно услышать в «Reise Reise»?

Конечно. Ведь музыкант всегда хочет меняться – иногда из этого что-то выходит, иногда нет. Есть некоторые группы, которые постоянно держатся за своё звучание, к примеру, моя любимая группа AC/DC или Ramones. Но я не знаю, действительно ли они счастливы из-за этого. В общем-то «Reise Reise» - это возвращение к нашим корням, потому что на «Mutter» у нас в группе были серьёзные проблемы, и надо было что-то менять. Rammstein ведь придерживаются демократии в отношениях, а я на «Mutter» сделал, пожалуй, слишком много (смеётся). Поэтому для сочинения песен мы снова вернулись в репетиционную: когда ты находишся в студии, дело идёт совсем по-другому, нежели если бы ты сочинял музыку дома. Компьютер, конечно, хорошо тебе помогает, и я использую его до сих пор, как вспомогательный инструмент. Но в репетиционной ты делаешь те вещи, которые тебе нравятся: ты проигрываешь гитарную партию по шесть раз в живую, в то время как на компьютере ты просто копируешь их шесть раз. В компьютере отсутствует необходимая динамика, что восполняется при работе с группой. Но, с другой стороны, тебе приходится иметь дело с шестью совершенно разными характерами, постоянно с ними спорить.

SEHNSUCHT – твой особенный, личный альбом?

В нём можно почувствовать, как нравилась нам работа с машинами в то время. Я много писал на компьютере, и я много что перепробовал, так сказать, познал все взлёты и падения. Это касается и наркотиков. У многих групп мне интересны именно те альбомы, которые были написаны под влиянием наркотиков. К примеру, Ministry. Совершенно понятно, что они сидели на игле, когда писали их альбом «Psalm 69». Он просто гениальный. Но проблема в том, что ты в определённый момент понимаешь, что ты не можешь продолжать заниматься этим и дальше. Когда-то просто необходимо остановиться. И сразу же возникает вопрос: А сможешь ли ты без наркотиков? Возьми, к примеру, Трента Резнора из Nine Inch Nails, с которым мы недавно играли, и его альбом «The Fragile», о котором он сам говорит, что он написан под влиянием наркотиков и сравни его с новым альбомом – разницу ты сразу увидишь. Она в глубине альбома. Я не хочу говорить, что один лучше, а другой хуже. Но я чувствую, что меня тянет именно к греховной стороне нашей жизни. Конечно, существует проблема: ты ведь осознаёшь, что многого в жизни теперь не постигнешь, большого жизненного опыта не получишь. И когда-то ты должен завязать, что я и сделал, причём весьма радикальным образом. Тем не менее, этот особенный вид влечения к смерти, к падению, время от времени накатывает на меня, и, слава Богу, что я нашёл такую группу, где я могу выразить тёмную сторону своей души. Это в особенности слышно в SEHNSUCHT и MUTTER. Для меня MUTTER - самый глубокий альбом, из-за того настроения, атмосферы, которая там царит.

Да и по эффектности песен?

Мне кажется, как и многим другим, что этот альбом нужно слушать только целиком. «Reise Reise» ты можешь включить с любого места и заниматься своими делами. Но, слушая MUTTER, я не могу просто взять и отойти. Продолжаешь сидеть и слушать, пропуская музыку через самого себя.

В сентябре выходит ваш новый альбом.

Да. Мы записали для «Reise Reise» в два раза больше песен, чем понадобилось для альбома. Мы выпустили только те песни, которые больше всего подходили к концепции альбома. Так что теперь мы оказались в очень приятной ситуации, когда можем выбирать из восьми новых и семи старых песен.

Нас всегда интересовало: как же собственно создаётся песня Rammstein? Обычно ведь как: сидит музыкант и перебирает аккорды с G на C, подыскивая подходящую мелодию. Но у вас то какой-нибудь безумный риф проскользнёт, то всплывут, откуда ни возьмись, клавишные, то ещё на переходе между куплетами что-нибудь взорвётся. Вы даже можете не использовать настоящее пианино или акустические гитары.

Я очень изменил свой стиль сочинения песен. В моём сольном проекте я пою, поэтому изменился и способ сочинения. Вобщем-то да, я делаю то, что вы сейчас сказали, играю я и на акустических гитарах, хотя, конечно, это звучание трудно перенести в Rammstein. Раммштайновское звучание, как я уже говорил, строится на простых отрывистых рифах.

AC/DC!

Точно. Я вырос на такой музыке, и она мне нравится. Также как и старые вещи Black Sabbath. Два дня назад в Голландии я ужасно нервничал, играя на гитаре, потому что в двух метрах от меня стояли Томи Айомми и Джимми Пэйдж и наблюдали за тем, как я играю на гитаре. У меня все поджилки тряслись (смеётся). Вобщем, моя игра основывется на простых рифах. Дело в том, что у Тиля очень глубокий, сильный голос, поэтому мы должны оставлять ему свободное место в куплетах. Это означает, что мы должны вообще не играть на гитарах. Совсем просто. А так как нам нужно заполнять эти места, то мы и используем различные музыкальные сенквенции, структуры.

А случается иногда так, что какой-нибудь фрагмент, над которым вы долго работали, отбрасывается и пишется совершенно новый?

Редко. Если кто-то приходит в репетиционную со своей идеей, то она просто сначала безжалостно критикуется, рвётся на части, но только лишь для того, чтобы через три недели снова всплыть и чтобы мы снова начали над ней работать. Это, конечно, очень важный процесс, но он уже вот на протяжении десяти лет меня просто доканывает. Ведь, когда пишешь что-то, то песня становится для тебя чуть ли не ребёнком. Но дело в том, что каждый из группы должен прочувствовать нечто подобное, стать частью этой песни, без разницы, от кого из нас исходит идея. Rammstein – демократическая группа, и это очень болезненно для всех нас. Я всегда говорю: Rammstein – самая лучшая терапия, которую я получал в своей жизни. Тем не менее, сейчас стало немного посвободней, потому что у некоторых больше не осталось сил бороться, да, наверное, они уже и не должны были бороться. Правда это не всегда повышает качество музыки. Я считаю, что в таких больших группах всегда существует нечто вроде любви-ненависти. В Rammstein именно так.

Что нам ожидать от твоего сольного проекта?

Я тоже каждый день задаю себе этот вопрос (смеётся).

Ну, это точно не рэгги…

(смеётся). Да уж. Могу сказать, что звучание очень новое, очень свежее. Для меня всегда было очень важно осуществить мою давнюю мечту: пение. Потому что, я думаю, гитаристы – прирождённые вокалисты. И я не хотел бы умереть, так и не сделав этого. В любом случае это будет этакая смесь Берлина и Нью-Йорка, что уже можно было понять и ранее. В этой музыке можно будет услышать много Нью-Йорка, потому что там она создавалась, там я работаю и потому что это тот город, который меня больше всего вдохновляет.

Но это будет всё ещё рок?

Конечно.

И реветь гитары будут по-прежнему?

Определённо (смеётся).

После того, как мы сейчас оставили все стандартные вопросы о Rammstein в стороне, один я всё-таки должен тебе задать…

Валяй.

Как ты сам для себя определяешь причину всемирной популярности Rammstein?

Должен тебе признаться, я сам до сих пор не могу в это поверить. Я не могу ответить тебе на этот вопрос со стопроцентной уверенностью, потому что никогда ещё не видел концерт Rammstein в качестве зрителя. Но я знаю, что на концерте возникает определённая магия, которую и испытывают люди. Что-то вроде Толкиена 2005. Но если Мэнсону требуется для этого тонны грима, то у нас всё очень естественно. Конечно, добрая часть развлечения и у нас присутствует, но тёмная сторона всё равно остаётся. И она подлинна. Быть естественным – очень важно, поэтому мы пытаемся делать немецкую музыку, писать песни на немецком языке. Английский, конечно, хорош, но у него совсем другое настроение. Но посмотрите на группу 2raumwohnung: работает! Lindenberg: всё работает! Если музыка подходит к голосу вокалиста и к лирике, то язык не проблема. Главное же то, что нужно быть настоящим, а это ведь кое-что другое. У нас большая популярность за границей, мы завоевали своё признание. Я считаю, что это по-настоящему круто, когда такие люди, как Томми Айомми или Джимми Пэдж подходят к тебе и говорят: «Ты проделал просто офигенную работу, парень!». Когда люди, которые уже заняли определённую нишу в мире музыки, благодарят и ценят твою музыку, это действительно очень круто. К сожалению, в Германии такое не часто услышишь.
Перевод: Feelramm