The Gauntlet: Прекрасно. Если бы все было наоборот, ты бы волновался.

Richard: Да, определенно. Я не думаю, что я когда-либо получал столько лестных отзывов от журналистов. Это круто. Кажется, есть только один способ определить, успешна ли пластинка или нет, если ее больше не покупают. Если люди говорят: чем больше я ее слушаю, тем больше она мне нравится, - значит все удачно.

The Gauntlet: Соглашаюсь. Альбом состоит из нескольких неоднозначных частей.

Richard: Это так. Что мне нравится в его начале: вы можете слышать, откуда я. Альбом продолжается, у него разное настроение, и это меня радует. Когда я слушал его как-то, я был немного удивлен, насколько он ориентирован на рок. С самого начала я ожидал, что получится темный альбом. Вы согласны?

The Gauntlet: Согласен. Первый трек "Emigrate" сделан в стиле Rammstein. Мне нравится песня, но мне поначалу показалось, что можно оставить надежду на особенный альбом, а Emigrate будет лишь Rammstein номер 2. Но после нее как раз и проявляется настоящий альбом.

Richard: Точно.

The Gauntlet: "Emigrate" была песней, которую вы не включили в альбом Rammstein, но которая вам действительно нравилась?

Richard: [смеется] Это песня, о которой я реально жалею, что не записал ее с Rammstein. Я люблю слушать музыку в машине. Я затрачиваю много сил и средств на акустическую систему в моем автомобиле. Почему-то меня заряжает прослушивание CD там. Это словно бы переносит музыку в другое измерение.

The Gauntlet: Когда-то я тоже так делал, но теперь, когда у меня есть дети, затруднительно включать радио в машине.

Richard: Правда? А сколько у тебя детей?

The Gauntlet: Двое, девочки 2-х и 6-ти лет.

Richard: у меня тоже двое, но мои намного старше. Моей дочери будет 17 в феврале, а сыну - 15 в декабре.

The Gauntlet: Я не могу представить, как это - иметь дочь-подростка.

Richard: Да, к этому я никогда реально не готовился. Я не был настоящим отцом, когда мы жили вместе с женой. Когда развелись, особенно в первые 6 лет, мы делили опеку над детьми. Они жили 2 недели со мной, потом - 2 недели с матерью. Вначале это было нелегко, когда они становились подростками. Я помню, как их мать звонила мне и просила приехать. В действительности я тип равнодушного папаши, но все имеет свои пределы. Как отец, когда я говорю "нет", я имею в виду "нет", но при этом я довольно терпимый. Я знаю, детям нужны ограничения. Я помню, когда я вернулся с записи Reise Reise из Испании, это были худшие недели в моей жизни. Я не мог... Я не знал, что делать. Я не верю в насилие или что-то подобное. Часами и часами я говорил с моей дочерью, и она вела себя так, что я начинал чувствовать, что она меня поняла. Но в следующую же секунду она убегала. Она прогуливала уроки, крала и так далее. В конце концов это прекратилось, и я надеюсь, что все так и останется. Я думаю, все дело в теперешнем поколении. У них нет совести, их не интересует политика. Моя дочь и ее друзья кажутся потерянными. Может быть, это потому, что я рос в Германии. Когда я становился взрослым, у нас были цели. Я не думаю, что у сегодняшних детей есть какие бы то ни было цели.

The Gauntlet: Это большая проблема. Я думаю, моя дочь вникает в то, что я ей говорю. Твои дети осознают, что их отец - это Рихард из Rammstein? Это значит что-нибудь для них?

Richard: Моя дочь слушает все песни Rammstein первой, потому что она жутко честная. Если ей что-то не нравится, значит, ей это реально не нравится. Но я не могу использовать ее в этом деле, так как она знает, как мне угодить. А угодить мне можно просто удалившись.

The Gauntlet: Я могу представить, когда она станет старше, это превратится в: "Классная песня, пап, а можно мне ключи от машины? "

Richard: Точно, точно. Мы с ней таким образом прослушали много треков Rammstein, но она потеряла к этому интерес. Это проблема, которую я сам в основном и создал. Дочь не обделена вниманием, несмотря на то, что ничего не делает. У нее нет необходимости испытывать жизненные проблемы на собственном опыте. Если ты хочешь чего-то достичь, ты должен рвать зад. Дисциплина - это то, что многим людям не хватает. Мой отчим часто бил меня до посинения, но в конце концов я стал действительно дисциплинированным. Я не утверждаю, что это правильный подход, но дисциплина нужна, чтобы стать успешным. Быть ребенком человека, который чего-то добился в жизни, - это трудно. Она должна понять это сама. Я надеюсь, это рано или поздно произойдет.

The Gauntlet: Я терпеть не могу менять темы, мы можем говорить о наших детях часами. Но у вас скоро выходит альбом.

Richard: [смеется].

The Gauntlet: Emigrate - это сторонний проект? Он изначально задумывался таким? Какие у тебя планы на будущее с ним?

Richard: Вначале он стартовал как проект, но перерос в группу. Я продолжу работу с ним, так как это уравновешивает меня как личность. В последние годы я не был удовлетворен, играя только в одной группе. Я такой тип человека, у которого больше энергии, чем нужно. Это было похоже на следующее: ты любишь шоколадные торты, что ж, прекрасно; но если все время питаться одними шоколадными тортами, тебя начнет тошнить. Emigrate дал мне возможность разделить мою энергию на два потока. Я никогда не верил в моногамию. Я всегда верил в двойственность жизни. Для меня создание новой личности и разделение моей жизни на две стало колоссальной возможностью. во тпочему я думаю, что Emigrate как лекарство для меня. проект позволяет мне возвращаться к Rammstein и быть счастливым как гитарист.

The Gauntlet: Ты так описываешь участие в Rammstein, как будто это адское место.

Richard: Нет, работа в Rammstein - это работа в команде. У каждой группы свой ритм. Мой переизбыток энергии не был положителен для команды. Если ты едешь в машине со скоростью 200 миль в час, а все остальные водители - 100 миль в час, похоже, что скоро понадобится скорая помощь. Нужно понять сначала, какой у группы ритм, какова ее скорость. Меня сначала притесняли, и я воспринимал это слишком близко к сердцу, я думал, что буду творить с группой великие дела. Когда я посмотрел на группу со стороны, я увидел, что у нее совсем другой ритм. Самое важное для нас - это поддержка коллектива вместе. Многие группы сейчас излишне много работают и в конечном счете просто сгорают. Что же хорошего получится, если быть с группой 5 лет и перегореть? Это было проблемой. Разделение между двумя группами было мне необходимо. Я всегда думал, что мне следует попробовать петь. Об этом мечтают все гитаристы. Когда я перебрался в США в 2001-ом, я все писал и писал. Нью-Йорк реально вдохновлял меня. Написав многое, я решил все-таки попробовать. Мне нужно было преодолеть разочарование, петь и прогрессировать. Это не касается реального пения, что я хотел сказать, а правильного отношения к тому, что я хотел этим заняться. Если вам есть что сказать, вы должны правильно это понять. Rammstein так демократичен.

The Gauntlet: Когда был создан Emigrate, вы снова стали увереннее контролировать свою жизнь?

Richard: Да, да. Это было разочарование от слишком внимательного взгляда на коллектив. Я творческая личность, меня все время разочаровывало то, что надо было идти на компромисс. Даже если это давало плоды. Компромисс - это не для меня, я воспринимаю это слишком лично. Я верю в команду, в ее творчество. Но я думаю, мне лучше быть тем, кто принимает решения. Музыка должна быть королевой, а я - королем. Ушло время, чтобы это понять. Сейчас мы в такой ситуации, что все довольны. Мы все равны, это самое важное. Возвращение к Emigrate дает мне контроль над тем, что я хочу сделать. Это прекрасно, но есть и обратная сторона - мне недостает споров о чем-либо.

The Gauntlet: Это приносит больше удовлетворения - быть фронтменом в группе?

Richard: Я никогда не думал об этом в таком ключе. Я больше заинтересован в написании песен и выражении того, что есть моя жизнь. Когда я только начал играть на гитаре, меня интересовала песня и манера ее исполнения. Без использования моего голоса в Rammstein моя музыка всегда звучала драматично и мрачно. Это казалось мне незаконченным. Я хотел использовать свой голос, чтобы делать звучание правильным. Самое важное для меня - писать песни именно для моего голоса. Я просто хотел быть настоящим сонграйтером.

The Gauntlet: Якоб Хелльнер и Штефан Глауманн участвовали в продюсировании и микшировании альбома?

Richard: Это не совсем верно. Собранная мною команда никогда вместе не играла, и я волновался насчет сценария. Можно сформировать группу на бумаге, но пока все не соберутся в студии, ничего не ясно. Потому что я нервничал вначале, я попросил Якоба присоединиться к нам. Однажды я понял, что волноваться не о чем, и он стал в основном консультантом. Мы написали 17 песен за 2 недели. В Америке много техников, которыми я восхищался, но их услуги мне не по карману. А со Штефаном я много работал в Rammstein, он тот человек, которому можно доверять. Поначалу было нелегко, я должен признаться. Он пытался привести звучание Emigrate к звучанию Rammstein. Я прослушивал треки и был совсем разочарован. Я представлял песни не такими, но я не мог объяснить ему этого. Потом я вернулся и пытался объяснить ему, что есть Emigrate; я сказал ему, что нужен объемный звук, нам нужно больше объема в звучании, и это сработало. Якоб заходил, слушал песни и сообщал нам, нравятся они ему или нет. Мы поменялись ролями, в конце концов мне это понравилось. Я реально волновался об этом, но потом понял, что это круто - слушать суждения Штефана о песнях. При микшировании всегда много путей, по которым можно направить песню. Он прислушивался к моему мнению и провернул огромную работу.

The Gauntlet: Я думаю, в Emigrate настроение влияет на песню больше, чем в Rammstein.

Richard: Это я и хотел сказать. Я в песнях вижу кино, а сами они как саундтрек к нему. Мне нравится накладывать свое настроение на треки без вокала. Я просто сказал "до свидания" старому миру и открыл для себя новый. Это было действительно серьезное изменение. Я был вынужден сказать "до свидания" Rammstein и моим детям и полностью погрузиться в работу. Мне было комфортно в Берлине, а теперь произошла значительная перемена. Самое главное для творческого человека - идти непроторенным путем, нужно оставаться голодным на сочинительство. Если я слишком счастлив, я не могу писать новые песни. Подсознательно сонграйтер нуждается в депрессии и в страданиях. Разве есть более подходящее место для страданий, чем Нью-Йорк?

The Gauntlet: У песни "You can't get enough" более медленный темп и более меланхоличное настроение, чем у других треков с альбома.

Richard: Все песни очень личного характера. я никогда подробно не говорил о текстах моих песен. Я хочу создать диалог со слушателями. Если вы можете создать историю из моих текстов, она получится потрясающей. Это прекрасно.

The Gauntlet: Я не единственный, кто хочет узнать, что же значат тексты песен. Слова песен как поэзия, и то, что я понимаю в них, отличается о того, что понимаешь ты.

Richard: Я помню, как в школе на уроке рисования учитель дал нам задание выдумать истории о старых картинах. В конце урока он рассказал нам, что эти полотна в действительности значили. Я был расстроен: наши истории получились намного интереснее.

The Gauntlet: Я тоже совсем расстроился, когда узнал, что "Old Man" Нила Янга послужил начальным материалом для некоторых песен Боба Дилана. Эти песни гораздо легче представить в воображении.

Richard: Была книга о написании песен. Там шла речь о старых американских сонграйтерах, таких, как Боб Дилан и Янг, и еще о многих авторах. Там все они говорили о том, что следует писать песню со словами, которые случайно приходят на ум. Они просто выкрикивали что-то, подходящее к этому моменту, не имея представления, что получится в конце. Я делаю то же самое. Я пытался что-то менять, но останавливался. Я действительно считаю, что песня принимает лишь те слова, которые рождались в начале ее создания и окружали ее в этом процессе.

The Gauntlet: Немецкий язык гораздо более выразительный. Для тебя сложно выражать свои эмоции на английском?

Richard: Немецкий - действительно великий язык, но он действительно сложный. Далеко не все способны писать тексты на немецком. Я думаю, Тилль делает это выше всяких похвал. Есть ещё несколько авторов, которые мне импонируют. Но для немецкоязычных текстов нужен особенный тип музыки. Мы произносим слова более ритмично. Английский же более звучный. К тому же я вырос на англоязычной музыке и сейчас живу в Нью-Йорке, так что английский для меня вполне удобный. Я крепко верю в то, что окружающие тебя вещи и обстоятельства сильно влияют на музыку. Для меня удобнее писать на английском. Английский язык менее официальный. В немецком языке нет таких слов, чтобы просто поболтать. На немецком намного сложнее давать интервью. Я могу долго разговаривать о политике или какой-нибудь другой глубокой теме,но просто побеседовать не выйдет. На английском проще знакомиться с девушками, а на немецком это тяжелее; там так простенько не скажешь: "Ну как дела?".

The Gauntlet: Пауль Ландерс упомянул, что Rammstein действительно занялись записью альбома. Ты прервешь работу над альбомом Emigrate, когда ты войдёшь в студию для работы с Rammstein. Я имею в виду, что тура с Emigrate не будет?

Richard: Я настоящее время это проблема для меня. Я предан Rammstein, мы пишем новый альбом, и каждый из участников Rammstein сейчас в приподнятом расположении духа. Самое важное для нас сейчас - как можно быстрее разделаться с записью и отправиться в несколько туров. Сейчас это и является моей целью. Rammstein не выступали вживую уже больше 2-х лет. У меня нет времени для Emigrate. Я чисто физически не могу им заниматься. Морально могу, а физически - нет. Я уже записываю второй альбом Emigrate и надеюсь, что смогу отправиться в тур с моей группой. Я люблю писать песни! Я в принципе люблю создавать что-то новое и не могу остановиться. Особенно в Нью-Йорке - великом городе, идеально подходящем для творчества.

The Gauntlet: Нью-Йорк вроде музы для тебя?

Richard: [пауза]. Да, можно сказать. Но это прекрасно.

The Gauntlet: Я догадываюсь, мы все находим свою музу в разных местах. Нью-Йорк ужасает меня. Я из Лос-Анджелеса, а Нью-Йорк кажется мне каким-то яростным зверем.

Richard: Здесь всегда происходит драма - вот это мне нужно, вот это я люблю. У меня даже есть привилегия: у меня собственный дом в районе Сохо, у меня там есть своя студия на нижнем этаже. Энергия как бы вливается снаружи. Разница между Берлином и Нью-Йорком для меня состоит в том, что когда я выхожу на улицу здесь, я чувствую себя частью огромного города. А когда я дома, я одинок. В Берлине всенаоборот: когда я на улице, я чувствую себя одиноко. Это что-то необъяснимое, этого не выскажешь. Сейчас я возвращаюсь и далее в течение месяца буду работать с группой. Что я больше всего люблю в Rammstein - у нас никогда не было рекорд-сессий в Берлине. Я надеюсь, мы сможем в этот раз записать альбом в Лос-Анджелесе.я говорил с парнями, думаю ,это удачная идея. Я люблю солнце. Мы планируем приступить к записи в марте, и, я думаю, все будет прекрасно.

The Gauntlet: Сколько песен вы написали?

Richard: Около 30 песен, появилось и несколько идей, над которыми мы уже начали работать с вокалом и текстами. Я больше для группы генератор идей, чем автор песен. Завтра я улетаю в Берлин и отправляюсь на Балтийское море, чтобы закончить работу над песнями. Надеюсь, это даст великолепные результаты.

The Gauntlet: Пауль сказал, что песни буду более тяжелыми, металличными, чем предыдущие творения Rammstein.

Richard: Хорошо, мне они нравятся. Эти песни более ориентированы на исполнение вживую. Мы все репетируем и репетируем новые песни, к нам в этом процессе приходят новые идеи, и мы часами так проводим время. Давненько я не испытывал такого удовольствия от репетиций, а это добрый знак. Дела идут даже слишком хорошо. Самый тяжелый, проникнутый страданиями альбом, выпущенный нами, - это Mutter, и многие люди находят его самым сильным нашим альбомом.